«Момент, когда у Ребекки нашли рак, изменил все». Исповедь Рио Фердинанда

премьер-лига Англия Рио Фердинанд

Дария Конурбаева посмотрела документалку BBC и плачет вместе с Рио.

«Всю мою жизнь я старался соответствовать высоким стандартам во всем, что делаю. Когда я был маленьким, то хотел стать футболистом. Лучшим футболистом: играть на больших стадионах, выигрывать трофеи. И даже когда я всего этого добился, то каждый год ставил себе новые цели. Думаю, с таким подходом тяжело переключиться, даже в личной жизни. Всегда думал: что можно сделать, чтобы жизнь была еще лучше? Не только для себя, конечно, но и для детей и жены».

Рио Фердинанд каждое утро выходит на пробежку. Бывший капитан «трех львов» рассказывает о карьере и жизни, на секунду мелькают кадры футбольного прошлого, но на этом первом абзаце закадрового текста история шестикратного чемпиона АПЛ, защитника сборной и эксперта британского спортивного ТВ почти сразу заканчивается.

В часовом кино почти нет футбольных мячей и красных маек «Манчестер Юнайтед». Только большая человеческая драма – и попытки ее пережить.

«У меня была отличная жизнь. Прекрасная жена, великолепные дети и вдруг… Бах. Момент, когда у Ребекки нашли рак, изменил все».

Рио познакомился с Ребеккой Эллисон в конце 1990-х, когда еще играл за «Вест Хэм». Они поженились в 2006-м, родили двоих сыновей, Лоренца и Тейта, и дочь Тиа.

А в 2015-м газеты вдруг громыхнули ужасной новостью: 34-летняя Ребекка, «родственная душа и удивительная мать троих детей», скончалась в лондонском госпитале после непродолжительной борьбы с раком груди.

Информации о ходе болезни даже не было в СМИ, хотя впервые рак диагностировали в 2013-м. Тогда с ним удалось справиться, но ремиссия длилась всего 2 года – и в марте 2015-го болезнь вернулась. Супруга футболиста «сгорела» меньше чем за десять недель.

Через месяц после смерти Ребекки закончился контракт Фердинанда с «КПР», и защитник объявил о завершении карьеры.

Фильм BBC не про бывшего футболиста, его карьеру и жизнь после футбола. Рио Фердинанд потерял жену и теперь мучительно пытается разобраться, как жить с этим самому – и как сделать так, чтобы это пережили их еще маленькие дети (старшему Лоренцу сейчас одиннадцать, младшей Тиа – шесть).

«Это единственная вещь в жизни, через которую мы проходим вместе с ними, и на которую у меня нет ответов. Чудовищно тяжело. Иногда они просто молчат, и я понятия не имею, о чем они думают, о чем переживают. Я очень хочу узнать, но боюсь испугать их своими вопросами. Мне нужна помощь, я знаю это. Мне правда нужна помощь».

Весь фильм, получивший название «Рио Фердинанд: оказавшись мамой и папой» – словно записанный на пленку сеанс психотерапии длинной в несколько месяцев.

Главной проблемой для всей семьи стала скорость, с которой все произошло. «Меньше трех месяцев – психологически это скорее похоже на смерть от внезапной аварии», – говорит доктор Стивен Джонсон, лечивший Ребекку, и объясняет, что столь быстрые события часто становятся причиной психологической блокировки произошедшего. «У вас просто нет времени, чтобы подготовиться к тому, что грядет».

К этому врачу Рио едет на свой первый по-настоящему глубокий разговор о случившемся. После того, как врач еще раз проговаривает ход болезни (агрессивный тип рака груди, который вернулся даже после успешного лечения, быстро распространился и серьезно повредил печень), Фердинанд признается: «Я чувствую себя преданным. Врачами, диагнозом, самой болезнью. Потому что когда это случилось в первый раз и мы с этим справились, я начал думать, что все прошло, что худший сценарий не может случиться. Такой дурацкий тип «удачи», понимаете?»

«Вы чувствуете злость?» – в кадре не хватает кушетки из американских фильмов. «Да, бывает. Особенно в ситуациях вроде той, когда мы сидим с детьми в ресторане и пятилетняя дочь, глядя на другие семьи вокруг, спрашивает: «А почему у них есть мама, а у нас нет?» И ты смотришь на нее, пытаясь подобрать слова…» – тут Рио захлестывают эмоции, пробиваются слезы, но диалог продолжается.

«До сих пор я просто прятал все эмоции в коробку и убирал куда-то в дальний угол внутреннего шкафа. Потому что открывать ее было чертовски больно. Так больно, что я начинал думать о страшных вещах. Раньше, если натыкался в газетах на истории о ком-то, совершившим самоубийство, то первой мыслью было: ты чертов эгоист, как можно сделать такое?! Но было время, в самом начале, когда я понял… – его снова душат слезы. – Не то, чтобы сидел и реально думал, что готов покончить с собой. Но я начал понимать людей, которые на это пошли. Теперь я знаю: можно оказаться в таком обезумевшем состоянии, что единственное спасение – просто все закончить. Но я счастливый человек. В самые сложные моменты рядом были близкие люди. Это меня и спасло. А еще я смотрел на своих детей и знал, что не могу так с ними поступить».

Первый сеанс психотерапии оставляет в слезах не только Рио, но и зрителей. Сам Фердинанд признается, что если бы его отправили к терапевту еще шесть месяцев назад, он бы послал советчика далеко и жестко. И что не так давно начал понимать: чем больше времени проходит, тем больше он замыкается в себе и избегает каких либо разговоров о жене. Ради себя – и детей – этого нельзя было допустить.

Летом семья Фердинандов живет в Португалии: в доме, который изначально планировался для жизни во время школьных каникул. Его декорировала Ребекка, вкладывая в место, где после окончания карьеры Рио семья сможет проводить еще больше времени, максимум любви и тепла.

Сейчас в португальский домик приезжают друзья и члены семьи, здесь часто бывают родители Ребекки. «Помню, как Рио смотрел на нее, когда она шла к алтарю, – рассказываем Лесли, ее мать. – Мы все смеялись, потому что никто и никогда не видел его плачущим, а тут он рыдал как мальчишка! Слезы текли по щекам, он слова не мог сказать, настолько это был эмоциональный момент!» Она на секунду замолкает и вдруг признается: «Знаете, я волнуюсь за него».

Первые 10 дней оказались самыми тяжелыми. Приходилось бороться не только со скорбью, но и с обстоятельствами вокруг. Например, с обедом. Рио никогда в жизни раньше не думал о том, как собрать обед себе и детям. Не видел стиральную машинку и сушку: то есть видел, конечно, но в формате «я знаю, что ты делаешь, но понятия не имею, как все внутри работает». Закончить тренировку, приехать домой, сесть на диван и уснуть – вот и вся жизнь, вот все, о чем раньше приходилось думать.

Мужчины в Великобритании обращаются за психологической помощью в два раза реже женщин. Для многих психотерапевты становятся сложным испытанием: говорить о своих проблемах всегда сложнее, чем что-то делать. Фердинанд нашел для себя альтернативу в тех, кто пережил схожую потерю: «Мне нужно знать, что я не единственный в мире, кто столкнулся с таким кошмаром».

В ноябре-2012 Бен Брукс-Даттон потерял жену в автомобильной аварии. Несколько месяцев спустя он начал вести блог, в который выплескивал все свои переживания. На этой базе чуть позже создалась группа молодых вдовцов: сегодня ее называют «Джентльменской комнатой», хотя по смыслу куда ближе «Бойцовский клуб». Не из-за драк, конечно: просто темы, на которые разговаривают здесь, тяжело обсуждать вне стен клуба.

На встречу таких мужчин, самостоятельно воспитывающих детей, Фердинанд приносит макароны с сыром, а в духовке уже жарятся стейки. Пока готовится обед, пришедшие начинают рассказывать, что их сюда привело. Такая дурацкая версия игры «кто кого»: а насколько ужасна твоя история?

Алистер потерял жену в 2016-м: ей диагностировали рак на день святого Валентина с шансом в 2%, что она проживет больше пяти лет. Она прожила пять с половиной – и у семьи было время подготовиться.

Жена Дэна умерла за неделю до Рождества 2012-го. «Я отвез сына в детский сад, высадил ее у железнодорожной станции и поехал на работу. Она переходила дорогу: машины остановились, зеленый для пешеходов загорелся и какой-то старичок рядом сказал «леди вперед». Просто переходила дорогу. А какой-то парень просто проехал на красный и сбил ее. Врачи потом сказали, что ей проломило череп и раздробило ствол головного мозга».

За бургерами Рио признается, что сразу после смерти жены начал много пить: бренди, виски и прочий крепкий алкоголь. По счастью, в доме всегда был кто-то из друзей, поэтому ему не приходилось думать о будильниках, готовить детям завтрак и собирать их в школу. Понимание того, что в жизнь ворвались новые обязанности, пришло только через несколько недель – и тогда эмоции пришлось задвинуть все в тот же дальний и болезненный темный ящик.

«На похоронах моей жены все так хвалили меня, – делится Бен. – Мол, держишься молодцом! А мне хотелось кричать, что нет, я не держусь. Это вообще не я, а моя жалкая оболочка. И если сейчас я делаю вид, что все в порядке, то вдруг завтра мне перестанет хватать на это сил?»

Эти даже не обсуждения, а скорее монологи – тоже терапия, но без вопросов вроде «что вы чувствуете?» от психологов. Эмоции, редкие улыбки, вопросы вроде «что делать с кольцом» («Я не могу это отпустить, – признается Рио. – Может оно и держит меня, не дает идти дальше, но как я могу его снять?») – и местами глухие, полные боли и понимания паузы.

«Мой сын сказал, что не хочет плакать, потому что мужчины не плачут. И я понял, что он подцепил это от меня». – «Да, считается, что мужчина может плакать на футбольном матче, но должен держаться, когда его жена умирает».

На следующее утро Фердинанд жмет от груди 90-килограмовую штангу, в перерывах между подходами инструктируя сыновей, что им взять с собой на тренировку. «И идите чистить зубы, вы оба», – мальчишки упираются, но на третье предупреждение, которое звучит чуть жестче предыдущих, ломаются и уходят в ванную. Тренировка начинается в 10, мальчики должны быть там в 9:45. Рио желает им хорошего занятия, а полчаса спустя ходит вокруг поля, подсказывая сыновьям в двухсторонке.

«Я просыпаюсь уставшим. Иду в зал, занимаюсь делами. Я так устаю. Знаешь, о чем я думал, когда встречался с теми вдовцами? Что они отстрадали свое, пережили. И выглядят такими… чистыми. Они прошли через каждую стадию, прожили ее, расставили свои эмоции по местам – и очистились. Не думаю, что я горевал как следует. Даже близко к этому не подошел. Будто специально не даю себе времени на это».

Рио шесть лет готовился к тому дню, когда завершит карьеру. Все дела были расписаны, все последующие проекты подготовлены. Ресторан, фонд, работа на ТВ. Все было заверено и готово к тому, чтобы начать новую, послефутбольную жизнь. И в этом списке, естественно, не было смерти жены. Поэтому когда Ребекки не стало, он просто стал заполнять себя делами еще сильнее.

«Чем меньше работы, тем хуже я себя чувствую. Может, это защитный механизм. Но я не чувствую, что могу сейчас остановиться, выдохнуть – и подумать обо всем, что чувствую. Не хочу, чтобы определенные мысли заполнили мою голову».

«Он живет на скорости 100 миль в час, – объясняет его мама Дженис. – Думаю, это единственная возможность все пережить. Он просто не может остановиться и боится расслабиться. Потому что как только он расслабится, все его эмоции выплеснутся наружу».

За советом Рио летит к Даррену Кларку – гольфисту, который воспитывает двоих сыновей в одиночестве. Десять лет назад он тоже потерял жену от рака груди, а через шесть недель после похорон выиграл престижный кубок Райдера.

«За три дня до смерти она сказала, что хочет, чтоб я участвовал в турнире. На могильной плите Хизер написано: «Не грусти по тому, что ты потерял. Радуйся тому, что у тебя есть». Я знаю, что ты до сих пор страдаешь, я вижу это. Но подумай о том, что Ребекка смотрит на себя сверху. Ты можешь жить свою жизнь дальше, потому что ты должен быть живым ради детей. Лучшее, что ты можешь сделать для них, это позволить видеть тебя улыбающимся, счастливым».

Фердинанд возвращается домой, проводит время с детьми и думает, как помочь им выразить все пережитые эмоции. Вариантов множество: как только случается страшное, вокруг тут же появляются десятки групп психологической помощи, готовых помочь. В одной из них дети переживают потерю через общение с психологами и сверстниками со схожим драматическим опытом. Консультации могут занимать от полугода до нескольких лет, и на разведку Рио едет без детей.

– Мой старший, с ним тяжело говорить о таких вещах. Он довольно закрытый и редко проявляет эмоции.

– О нем вы волнуетесь больше всего? – осторожно спрашивает психолог, к которому Фердинанд приехал на консультацию, и ему снова становится тяжело сдержать эмоции.

– Я волнуюсь о всех троих, но не могу ничего вытянуть из мальчишек, поэтому за них мне страшно особенно. Что-то или кто-то должны помочь им говорить, пережить это, справиться. Мне не нужно, чтобы они делились со мной. Я просто хочу знать, что они действительно в порядке.

В качестве очередного сеанса психотерапии Рио вместе с отцом едет в Пэкем – район юго-востока Лондона, где он вырос. Фердинанд-старший признается, что сам был не мастер выражать эмоции и передал эту черту характера сыну. «В детстве мы почти никогда не говорили, что любим друг друга. Ребекке пришлось учить меня этим вещам: она акцентировала внимание на том, чтобы я выражал больше любви по отношению к детям».

В конце он едет в пригород Лондона, где функционирует еще одна группа помощи детям, пережившим потерю родителя. Подростки, столкнувшиеся с этим несколько лет назад, делятся советами и своими способами справиться с болью. Одним из таких способов становится бутылка памяти, в которую можно складывать воспоминания об ушедшем – чтобы по прошествии лет вернуться к ним, даже к маленьким и, казалось бы, несущественным деталям вроде похода в супермаркет.

Созданием такой бутылки Рио с детьми заняты весь финал. «Можно я нарисую вас, держащимися за руки?» – спрашивает дочь, а средний сын Тейн спрашивает, как родители познакомились.

«Я попросил ее номер, на что она ответила: нет, спасибо, я в порядке. В общем, у нас не сразу все получилось!» – смеется Рио.

«Мне нравится ее вспоминать! Я собираюсь начинать каждый свой день с таких рисунков!» – Тиа выглядит восторженной.

«Кто был ее любимым артистом?» – спрашивает старший Лоренц. – «Mary О Blige. А из последнего ей очень нравился Эд Ширан. Thinking out loud, кажется, ее любимая».